Основные теоретические подходы к проблеме исследования травматического события в зарубежной и отечественной психологии

С начала 80-х гг. 20 века в зарубежной психологии сформировалось самостоятельное исследовательское направление, занимающееся изучением проблемы экстремальных перегрузок, их последствиями и возможностями преодоления. В результате сложились такие понятия, как «психическая травма», «травматические перегрузки», «травматическое событие», «травматический стресс». Однако, как справедливо отмечает М. Перре, несмотря на частое употребление этих терминов, их определение до сих пор весьма расплывчато и неоднозначно [69, с. 365]. «Перекочевав» в отечественную литературу, не имеющую как такового четко оформленного теоретико-методологического базиса исследований данной проблематики, эти понятия тем более не получили должного прояснения. Кроме того, и в зарубежной, и в отечественной литературе существует большое количество терминов, близких по смыслу понятию «травматическое событие»: жизненные трудности, критические ситуации, негативные жизненные события, стрессовые жизненные события, нежелательные события, кризисные ситуации, экстремальные ситуации, чрезвычайные обстоятельства, бедствия, катастрофы и т.д. Зачастую эти понятия используются авторами без раскрытия их содержание, как взаимозаменяемые.

К. Муздыбаев объединяет все эти понятия в один общий класс - класс ситуаций, предъявляющих к людям требования, превышающие обычный адаптивный потенциал. Предпринимая попытку разграничения этих понятий, автор определяет травматическое событие как неожиданное и ошеломляющее, на-

13 сильственное и опасное для жизни [111]. М. Перре в качестве понятия, синони-мичного травматической ситуации, использует термин «травматический стресс», который наделяет следующими характеристиками: нежелательность, крайне негативное воздействие по причине серьезной угрозы жизни, высокая интенсивность, сложность контроля, внезапность и непредвиденность возникновения, превышение возможностей совладания [69]. В интерпретаций Н. В. Тарабриной травматическая ситуация относится к классу экстремальных, внештатных событий, угрожающих жизни или здоровью как самого индивида, так и его близких [173, с. 52].

Как можно заметить, все эти определения отмечают угрозу жизни как присущую травматическому событию особенность, сближая травматическое событие с понятием «экстремальное событие». На наш взгляд, «травматическое событие» - это понятие более широкое, чем «экстремальная ситуация», оно не ограничивается выходящими за пределы обычного человеческого опыта обстоятельствами.

Заметим, что в концепции В. Н. Мясищева событие является источником болезненного переживания лишь в том случае, если оно занимает центральное или значимое место в системе отношений личности к действительности, затрагивает основные смысловые сферы личности [117, с. 237]. Сходной позиции: придерживается Л. И. Анциферова, подчеркивая, что особо тяжело переживаемым событие делает «та ценность, которая в определенных условиях может быть потеряна или уничтожена» [14, с. 5]. Степень «обычности-необычности» жизненного опыта не может считаться основополагающим критерием травматического события.

Анализ понятия «травматическое событие» с позиций различных психо-1 логических концепций позволил нам выделить три основных подхода к рассмотрению жизненных событий, имеющих травматический характер.

Представителями первого подхода травматическое событие рассматриваются преимущественно в терминах внешней, объективной реальности, подчеркивается значимость ситуативного анализа для изучения «негативных» событий.

14 Само событие представляет собой совокупность определенных, доступных внешнему наблюдению обстоятельств, элементов среды, доскональное изучение которых в сопоставлении с контекстом прошлого опыта с большой долей вероятности даст исчерпывающее представление о природе травмы, причинах ее возникновения и позволит конструктивно контролировать ее психологические последствия.

Большое влияние на данный подход к травматическому событию оказала теория классического обусловливания И. П. Павлова, объяснившая, как благодаря своей ассоциативной связи с безусловным стимулом являющийся изначально нейтральным стимул начинает автоматически вызывать такую же или схожую реакцию, то есть превращается в условный стимул [128, с. 332].

Открытые И. П. Павловым закономерности формирования условных рефлексов и его теория классического обусловливания имели большое значение для разработки ряда представлений о травматическом событии. Так, Л. Колб (L. С. Kolb) рассматривает травматическое событие как стимул, вызывающий условную эмоциональную реакцию [213]. На теорию И. П. Павлова ссылался Р. К. Питман (R. К. Pitman), согласно мнению которого, травмирующее событие выступает в роли безусловного стимула, а сопутствующие ему обстоятельства приобретают свойства условных стимулов, вызывающих интенсивную реакцию при их предъявлении [218]. Сходной позиции придерживаются Д. Б. Уотсон, К. Л. Халл. Придерживаясь основных принципов их теорий, можно сделать вывод о существовании двух основных видов травматических событий [198]. Первая разновидность - это травмирующее событие, выступающее в качестве интенсивного безусловного стимула. Такое событие можно условно отнести к числу экстремальных, потому как вызывает у большинства людей безусловно-рефлекторную стрессовую реакцию. Второй вид травматических ситуаций - события или обстоятельства, сами по себе нейтральные (нетравматической природы), но каким-либо образом связанные с травматическим стимулом. При ус^ ловии формирования связи с безусловным стимулом они могут выступать как условно-рефлекторные раздражители [173, с. 45].

15

Д. Доллард и Н. Э. Миллер также признавали большую роль ситуативно-специфических аспектов поведения. Однако существенным отличием концепции Д. Долларда и Н. Э. Миллера от радикального бихевиоризма Д. Б. Уотсона является внимание не только к внешним, но и к внутренним стимулам поведения [177, с. 321]. Внутренний стимул поведения, или драйв (drive), представляет собой внутреннее побуждение, заставляющее индивида реагировать на внешнее событие определенным образом. Первичные драйвы (голод и боль) являются врожденными, вторичный драйв приобретается благодаря ассоциации с удовлетворением первичных потребностей и может служить цели распознавания стимулов, сопутствующих травматическим ситуациям [128, с. 361]. Д. Доллард и Н. Э. Миллер придерживаются мнения, что травмирующими могут стать не только внешние обстоятельства, но и внутренние конфликты, порожденные столкновением сильных драйвов [177, с. 321].

Особую важность при распознавании травматических событий приобретает драйв страха, являющийся отчасти врожденным, отчасти приобретенным. Согласно теории Д. Долларда и Н. Э. Миллера, сильные стимулы, провоцирующие страх, подкрепляют его как реакцию на дополнительные ключи (стимулы), присутствующие в это же время в данной ситуации. ' Так, если в обстоятельствах боевых действий для пилота вызывающими сильный страх стимулами выступали взрывы, вид падающих самолетов и гибнущих людей, то «в данном случае дополнительными раздражителями были самолеты, их вид и звук, а также мысли о полете. Таким образом, мы должны ожидать усвоения сильных драйвов интенсивного страха как реакции на все эти ключи» [177, с. 322].

Первичные драйвы, являясь генетически запрограммированными, связаны с такими ситуациями, которые возможно квалифицировать как жизненно важные с точки зрения удовлетворения физиологических потребностей и поддержания жизни, и, следовательно, однотипные для большинства индивидов. Формирование же вторичных драйвов происходит под влиянием требований среды и может быть прослежено благодаря изучению внешних условий. Иными

16

словами, основной фокус внимания все равно сосредоточен на параметрах внешней реальности. Поэтому, отмечая интерес данной теории к специфически внутренним переменным, определяющим влияние травматических событий на индивида, мы, тем не менее, считает закономерным ее отнесение также к первому подходу.

В данном подходе особое внимание исследователей привлекает событие как бы безотносительно к личности, что, по словам М. Ш. Магомед-Эминова, «подводит нас к выделению категории общей судьбы (по несчастью) тех, кто попал в аномалию. Тогда они обозначаются и воспринимаются как «жертвы» (насилия, войны, концлагеря и т.д.)» [96, с. 34]. Соответственно, обходится стороной круг вопросов, связанных с внутренней активностью, избирательностью личности в отношении травматического события.

Второй подход базируется на парадигме, подчеркивающей необходимость анализа жизненных событий с позиции внутреннего мира индивида, его собственной внутренней реальности. Травматическое событие понимается как событие внутренней, субъективной реальности. Внешние реалии, безусловно, важные для изучения травматических событий, являются, однако, по большей части лишь средством формирования уникального внутреннего мира личности, имеющего исключительно субъективный смысл. Внешне событие, говоря словами Н. И. Наенко, лишь способствует выявлению адекватности или неадекватности функциональных, в том числе психических, возможностей в процессе выполнения той или иной деятельности [118, с. 56]. Для объяснения психологических изменений человека, пережившего трагическое событие, необходимо учитывать, что разнообразные психологические феномены - симптомы, синдромы, реакции на событие - зачастую являются манифестациями глубинных механизмов личности. [96, с. 27].

В концепции 3. Фрейда события травматического характера определяются в терминах внутренней психической реальности - бессознательных фантазий. Рассмотрение 3. Фрейдом последствий воздействия травматических событий на психику проходило в основном в контексте исследования роли сексуаль-

17 ных инстинктов и борьбы Эго против них. Парадигмальными травматическими событиями в концепции Фрейда являются травма рождения, потеря матери как объекта, первичная сцена, страх кастрации, сексуальное соблазнение, потеря любви объекта, потеря любви со стороны Супер-Эго [59]. 3. Фрейду принадлежит заслуга в разработке «энергетической» концепции травматического события, согласно которой травматическим становится жизненное событие, в которой психика поглощается таким чрезмерным притоком раздражителей, что она не в состоянии его переработать, овладеть им или разгрузить его [76, с. 190]. Когда стимул или раздражитель чрезмерной силы пробивает «стимуль-ный барьер» или «щит», возникает психическая травма [62, с. 89].

Потенциально травматогенный эффект бессознательных фантазий подчеркивал и К. Г. Юнг. В целом он был солидарен с 3. Фрейдом во мнении, что эти фантазии по своим последствиям могут быть такими же травмирующими, как внешнее событие: «Опыт учит нас, что фантазии могут воздействовать так же травматически, как и произошедшие в действительности травмы» [цит. по: 63, с. 124]. Однако К. Юнг пришел к убеждению, что человеческая сексуальность является далеко не единственным путем, на котором универсальные бессознательные фантазии могут стать источником психической травмы.

Согласно А. Адлеру, определить характер восприятия жизненных событий индивидом можно, лишь исходя из личной схемы апперцепции. В основе индивидуальной психологии А. Адлера лежит представление о свойственному каждому индивиду чувству неполноценности, требующему включения в действие специфических компенсаторных механизмов, выражающихся через стремление к превосходству [98, с. 104]. Стремление к превосходству приводит к формированию определенного стиля жизни, который становится главным стержнем поведения, придавая стремлению к превосходству ту или иную психологическую окраску, детерминируя переживания, отношения и чувства человека [192, с. 172]. В понимании А. Адлера, любое событие воспринимается через призму сложившегося стиля жизни, в результате чего человек воспринимает различные события не такими, какие они существуют в действительности,

18 а сквозь призму предубеждений своих личных интересов [4]. Следовательно, экзогенное событие  приобретает статус травматического лишь в соответствии с его восприятием, обусловленным определенным стилем жизни.

Для понимания избирательности в реагировании на то или иное событие, по мнению К. Хорни, важно определение типа личности и базальной установки, формирующейся в раннем возрасте под влиянием окружающей обстановки и воспитания. Автор выделяет три типа установок по отношению к окружающим: стремление к людям, стремление от людей и стремление против людей [191, с.44]. Базальные установки делают человека более уязвимым по отношению к конкретным ситуациям. Так, человек, движимый установкой «к людям», крайне нуждается во внешней поддержке, любви и потому особенно болезненно реагирует на ситуацию разрыва с партнером и лишение объекта привязанности.

Таким образом, в работах 3. Фрейда, К. Г. Юнга, А. Адлера и К. Хорни большая часть исследовательского интереса посвящена изучению травматических событий раннего детского возраста и условий, определяющих формирование невротической структуры, особенно подверженной влиянию неблагоприятных факторов среды. Однако не менее важно также и то обстоятельство, что на более поздних этапах развития могут быть другие столь же мощные по своему влиянию на личность травматические события. По мнению В. Н. Мя-сищева, анализ последующего развития личности не менее значим: «...нужно признать, что процесс последующего развития дает мощные средства преодоления болезненных образований...» [117, с. 59].

Кроме того, в процессе развития межличностных отношений человек может коррегировать свои личностные травмы, залечивать психологические «рубцы», полученные в результате прежних межличностных отношений. Г. С. Салливаном был введен термин «консенсуальная валидация», или «кон-сенсуальная оценка» - процесс «обкатывания» новых ситуаций, событий, межличностных контактов, позволяющий стимулировать изменения, корректирующие прежние нарушения. [76, с. 636].

19

Кардинально иного воззрения на природу травматического события в рамках второго подхода придерживаются представители когнитивной теории. В соответствии с точкой зрения Дж. Келли, сознание человека стремится структурировать всю совокупность впечатлений и идей, выстраивая их в целостную, иерархически организованную систему. Эта система влияет на нашу интерпретацию и выборочное восприятие событий внешнего мира. Осознание необходимости изменения системы личностных конструктов, возникающее как следствие определенных событий, вызывает у человека чувство угрозы. Чем больших изменений в конструктной системе требуют обстоятельства жизни, тем сильней чувство угрозы [192, с. 468]. Вследствие осознания невозможности интерпретировать события при помощи имеющейся конструктной системы возникает тревога. Однако понимание сущности тревоги в когнитивной теории имеет мало общего с фрейдистской концепцией тревожного индивида. Согласно Дж. Келли, человека тревожит не угроза прорыва бессознательных импульсов, а переживание событий, которые он не может ни понять, ни прогнозировать [там же, с. 467].

В теории личности и практике психотерапии А. Эллиса основополагающей является посылка, что никакой опыт не является травматическим сам по себе. Событие являет собой лишь видимый повод, тая в себе опасность для наблюдателя отождествить предшествующие травме внешние условия с первопричиной психологических последствий. В основе всех реакций человека на стимулы лежит система убеждений личности. Травматические события следует понимать как обстоятельства жизни, вступающие в противоречие с иррациональными убеждениями личности, утверждающими, что чему-то следует, надо или должно происходить иначе, чем оно в данный момент происходит [201].

Согласно теории РДжаноф-Бульман (R. Janoff-Bulman) мировоззрение людей, не столкнувшихся с разрушительностью травматического опыта, основано на убеждениях: 1) о доброжелательности окружающего мира; 2) о его справедливости; 3) ценности и значимости собственного «Я» [211; 212]. Под влиянием травматического события эти убеждения подвергаются значительной трансформации, существовавшая прежде уверенность в собственной

20 неуязвимости и защищенности оказывается не соответствующей действительности, что подвергает личность в состояние дезинтеграции. В случае успешного совладания с последствиями пережитого травматического опыта человек начинает воспринимать действительность в качественно ином виде. Когнитивные структуры, меняясь, строят новую картину мира индивида: «Мир доброжелателен и справедлив ко мне. Я обладаю правом выбора. Но так бывает не всегда» [62, с. 90-91].

Прообразом травматического события в гуманистической теории К. Роджерса являются обстоятельства, связанные с переживаниями, несоответствующими Я-концепции человека. Если интенсивность и значимость полученного опыта оказывается неожиданной, опыт переживается внезапно или слишком сильно в сфере высокой неконгруэнтности, механизмы защиты дают сбой, что, в свою очередь, может привести к нарушению в функционировании. На эмоциональном уровне эти переживания могут стать довольно мучительными, так как угрожают целостности личности. К. Роджерс отмечал, что этот вид опыта является прямым насилием над образом «Я» индивида [122, с. 46].

Однако в попытках приравнять травматическое событие к реалиям лишь внутреннего мира без соотнесения ее с контекстом внешних условий мы рискуем вообще потерять критерии травматичности. Так рассуждая далее, можно дойти до первичной абстракции, которую Л. С. Выготский обозначил как «открытие, раздувшееся до мировоззрения, как лягушка, раздувшаяся в вола, этот мещанин во дворянстве... легко лопается, как мыльный пузырь» [36, с. 304]. В таком случае мы вынуждены будем признать травматогенность абсолютно любого события.

Третий подход отражает смешение положений субъективности и объективности в восприятии травматического опыта. Травматическое событие рассматривается как система субъективных и объективных элементов, появляющихся в процессе активного взаимодействия индивида и среды. Психологическое событие формируется в момент соотнесения какого-либо фрагмента среды с конкретным субъектом посредством придания данному фрагменту особого

21 для личности значения. Как отмечается Е. С. Калмыковой и М. А. Падун, вероятностная реакция индивида на травматический опыт детерминируется, с одной стороны, тяжестью, неожиданностью, неконтролируемостью травматического события, а с другой - психологическими и психосоциальными характеристиками лиц, переживших такой опыт [62, с. 89].

В отличие от бихевиоризма, ограничивающего объяснение реакций человека двухфакторной моделью, в которой внешние события служат единственной причиной поведения, в теории социального научения подчеркивается также и важность внутренних факторов, детерминирующих последствия переживания событий. Согласно модели прогноза поведения Дж. Роттера, эмоциональные и поведенческие реакции человека на жизненное событие определяют два фактора: ценность потребности и свобода деятельности [198, с.342].

Дж. Роттером рассматриваются шесть категорий потребностей, важных для определения последующей реакции человека на значимое событие: 1) потребность в признании; 2) в защите; 3) в доминировании; 4) в независимости; 5) в любви и привязанности; 6) в физическом комфорте. По мнению Дж. Роттера, невысокое ожидание успеха поведения, способствующего удовлетворению потребности при ее высокой ценности для индивида должно привести к сильной фрустрации индивида и дезадаптивным реакциям [192, с. 416-419]. Следуя логике данной модели детерминации человеческого поведения, можно предположить, что наибольшую угрозу для психологического благополучия личности представляют обстоятельства, при которых индивид, с уверенностью ожидающий удовлетворения высоко ценной потребности, внезапно сталкивается с объективно непреодолимыми или кажущимися таковыми барьерами на пути достижения цели.

А. Бандура подчеркивает, что, хотя поведение человека во многом обусловлено воздействием среды, поведение тоже изменяет окружение [там же, с. 377]. Травматическое событие следует понимать исходя из предложенной им модели функционирования человека, представленной как продукт взаимодействия поведения, личностных факторов и влияния окружения. Качеством, оказывать серьезное влияние на способность индивида справляться с тяжелыми жизненными ситуациями, является, согласно

22 мнению А. Бандуры, эффективность личности, определяемая им как чувство самоуважения, самооценки и компетентности личности, проявляемое в умении решать жизненные проблемы. Понятие личной эффективности тесно связано с выбором стратегии совладания с проблемой - человек с низкой личной эффективностью убежден в собственной неспособности контролировать события, закономерным следствием чего является, как правило, отказ от преодоления препятствий и пассивное реагирование на сложившуюся ситуацию [198, с. 339-340].

В дополнение Фрейдовскому представлению о Сверх-Я, представляющему интериоризированные желания, требования и идеалы, А. Маслоу вводит понятие «врожденная совесть». Этот тип совести требует честности по отношению к внутренней природе личности, ее способностям и жизненному призванию. Отказ от ее реализации или измена ей может быть непереносима и, фактически, травматична для любого индивида: «...любое преступление против собственной природы, любой злой поступок, все без исключения запоминается нашим бессознательным и заставляет нас презирать самих себя» [105, с. 19]. Причиной серьезных эмоциональных мучений также может стать депривация основных потребностей человека, таких, как потребность в безопасности, принадлежности и идентификации, в близких отношениях (любви и дружбе), в уважении и престиже [там же, с. 29].

В теории В. Франкла потенциал травматичности конкретного события не может быть рассмотрен в отрыве от личностного смысла. Причины такого понимания кроются в специфике представления автора о такой сущностной характеристике человеческого существования, как самотрансценденция, лежащей в основе личностного роста [122, с. 172]. Так, В. Франкл, подтверждая это конкретным примером, показывает, что, при прочих сходных условиях в экстремальной ситуации концлагеря выживает тот, кто видит смысл в чем-то вне самого себя [183]. По мнению В. Франкла, каждое отдельно взятое событие несет в себе собственный смысл, который не изобретается человеком, а существует объективно в реальной действительности: «В жизни не существует ситуаций, которые  были  бы  действительно  лишены   смысла.   Это  можно   объяснить

23 тем, что представляющиеся нам негативными стороны человеческого существования — в частности, трагическая триада, включающая в себя страдание, вину и смерть — также могут быть преобразованы в нечто позитивное, в достижение, если подойти к ним с правильной позиции и с адекватной установкой» [185, с. 86]. События, лишенные в субъективном восприятии человека личностного смысла, переживаются наиболее тяжело. Именно ощущение бессмысленности, пустоты жизни, в концепции В. Франкла играет большую роль в развитии клинической симптоматики, получившей название ноогенного невроза [122, с. 175-176].

В концепции Ф. Е. Василюка понятием, близким по смыслу термину «травматическое событие», выступает критическая жизненная ситуация. Критические ситуации рассматриваются им в различных типах жизненных миров -внутреннем (простом и сложном) и внешнем (легком и трудном). Критерием разграничения "легкости - трудности" внешнего мира является гарантированная обеспеченность всех актуализировавшихся потребностей живущего в нем существа или отсутствие таковой. Основание деления внутреннего мира на "простой" и "сложный" лежит в плоскости отношений с окружающей действительностью. Соответственно, "простота" мира может быть представлена как наличие у человека единственной потребности или единственного жизненного отношения, "сложность" понимается как наличие нескольких, вступающих в столкновения отношений или потребностей. Особенности сочетания этих миров у конкретного индивидуума обуславливают тип конфликтной ситуации для человека, психологические последствия и способы совладания [32].

Подводя итоги, отметим, что большинство исследователей сходятся в мнении, что жизненное событие, рассматриваемое само по себе, то есть безотносительно личности человека, мало проясняет в картине переживания, поэтому, прежде чем относить то или иное событие к классу травматических, необходимо учитывать качество его взаимосвязи с внутренними характеристиками индивида. Однако здесь мы неминуемо сталкиваемся со старой проблемой соотношения «внутреннего» и «внешнего» в психологии.

24

В отечественной психологии до сих пор существует некая двойственность в понимании соотношения внешнего и внутреннего. По словам В. Э. Чуд-новского, с одной стороны, имеет место отношение к личности как, в основном, к результату усвоения общественного опыта. С другой стороны, исследователями подчеркивается значимость внутренней детерминации поведения субъекта [193, с.4-5]. Согласно С. Л. Рубинштейну, психологический эффект каждого внешнего воздействия на личность обусловлен внутренними закономерностями ее развития. С. Л. Рубинштейном был предложен известный тезис о том, что внешние причины действуют путем преломления через внутренние условия: «Если принадлежность индивиду, субъекту является первым существенным признаком психического, то отношение его к независимому от психики, от сознания объекту - другая не менее существенная черта психического» [152, с. 10].

В. Э. Чудновский, конкретизируя данное соотношение, отмечает, что в понятии «преломление» недостаточно отражены активность внутреннего, его произвольность, субъективность, действенное начало субъекта переживания. Поэтому автор делает больший акцент на том, что внутреннее имеет и свой, непосредственный источник активности и развития. Результатом субъективной активности является формирование специфически целостного, относительно самостоятельного внутреннего мира человека, который является порождением как объективных особенностей ситуаций, так и собственных усилий личности [193, с. 8]. Сходной позиции придерживается Н. Смит. Предложенная им концепция контекстуального интеракционизма рассматривает любое психологическое событие как взаимодействие между организмом (субъектом) и объектом, имеющее место в специфическом контексте [164, с. 18-19].

По нашему мнению, раскрывая понятие травматического события, мы должны учитывать момент избирательности воздействия события на личность, связанный с избирательностью индивидуального восприятия. В наибольшей степени, как нам кажется, эту посылку отражает концепция смысловой структу-

25 ры сознания (Л. С. Выготский, А. Н. Леонтьев и др.). Звеном, опосредующим влияние разнообразных факторов бытия субъекта, является смысловая система. Придерживаясь принципа системного детерминизма, мы полагаем, что принципиально важными положениями в решении проблемы рассмотрения травматического события, позволяющими преодолеть противопоставление внешней и внутренней реальности и очертить новые направления исследований, являются следующие:

1.      Внутренний мир человека не является самозамкнутым феноменом. Взаимодействуя с внешним, он избирательно «присваивает» его себе. Так же и объективный мир в восприятии индивида содержит в себе субъективные измерения. Потому травматическое событие не может быть рассмотрено ни как простая реакция, возникшая в ответ на экстремальные требования, ни как манифестация одних лишь психологических особенностей личности.

2.      Основной причиной взаимосвязи параметров внешнего и внутреннего мира является их избирательное соответствие друг другу. Иными словами, психика человека не просто отражает событие, а позволяет выделить из него то, что в наибольшей степени соответствует особенностям индивида.

Таким образом, определяя травматическое событие как систему субъективных и объективных элементов, появляющихся в процессе активного взаимодействия индивида и внешней среды, а также руководствуясь принципом системного детерминизма, мы рассматриваем травматическое событие как функцию интегративного фактора внешней и внутренней реальности субъекта, интенсивность и глубина влияния которого на личность определяется не только исходя из внешнего деструктивного воздействия, но также из внутренних, психологических особенностей личности, особое место в системе которых занимает смысловая структура сознания, накладывающая отпечаток на восприятие события и определяющих индивидуальные различия в силе и направленности разрушающего эффекта.

Полетаева Анна Вадимовна. Психологические механизмы переживания жизненного события, имеющего травматический характер : Дис. ... канд. психол. наук : 19.00.01 Кемерово, 2005 199 с.